Два месяца назад финансистов группировки федеральных сил в Чечне обвинили в хищении более 113 миллионов рублей. В Генпрокуратуре сообщили, что деньги за участие в спецоперациях во время проведения КТО незаконно списывались "при попустительстве вышестоящего командования и контрольных органов по подложным судебным решениям". Между тем сами служивые через редкие СМИ, осмеливавшиеся поднимать столь щекотливую тему, о том, что они не получили обещанных "боевых", говорили последние лет десять.
Суды, расследования, заявления… Создавалось впечатление, что тема настолько закрытая, что государство включило свой привычный механизм защиты — игнорирование и замалчивание.
И вот теперь, когда война в Чечне закончилась, а на носу выборы, преступления финансистов получили широкую огласку.
Населению стало известно, что в то время, как военные и милиционеры решали непонятные задачи на непонятной войне, выделенные им деньги материализовывались в виде дворцов, дорогих машин и нескромных банковских вкладов.
"Для сокрытия преступлений финансисты уничтожали бухгалтерско-финансовую документацию", — заявили в прокуратуре. И отметили, что все материалы проверок, проведенных ведомством, были направлены в следственные органы, по результатам их рассмотрения возбуждено шесть уголовных дел. Минобороны в очередной раз заявило, что намерено ударить по "хвостам" серьезных финансовых злоупотреблений своих подчиненных, тем самым признав проблемы в ведомстве.
Любопытно, что в последнее время власть в России не менялась, но перед каждыми выборами она неизменно винит во всех неудачах себя же, но в прошедшем времени. Однако надежда на то, что выборы как-то изменят ситуацию, остается. Наказание проворовавшихся чинуш в погонах — хорошая пилюля для служивых.
Как это было
О том, как выглядела изнутри ситуация с выплатой вознаграждений за участие в контртеррористической операции, я собираюсь рассказать, опираясь на личный опыт, — восемь лет я через суды пытался получить деньги за командировки в Чечню в составе ОМОНа.
Сразу скажу, что не все бойцы пошли тем же путем, что и я. Кто-то решил не связываться или не имел на это сил, желания, здоровья… Многие при жизни так и не увидели своих денег.
До ОМОНа я служил в другом подразделении, откуда в 1999 году попал в группу для пополнения находящегося в Грозном отряда особого назначения. Тогда, после взрывов домов в Москве, градус ненависти в отношении всего, что было связано с Чечней, зашкаливал. Но люди туда ехали. Не последнюю роль здесь играли деньги. В милиции платили нищенскую зарплату — 5000–6000 рублей в месяц, а за день, проведенный в Чечне, — 1000–1300 рублей.
Нам, кого отобрали для поездки в Чечню, даже завидовали. С одной стороны, все понимали, что оттуда можно вернуться в железном ящике, с другой — если не в ящике, то на железном коне. А это было роскошью.
Однако в ту командировку мне попасть не довелось — к моменту отправки у меня еще не было необходимого 3-летнего опыта работы в органах.
В Чечню я поехал позже, уже служа в ОМОНе. Какие-то деньги тогда действительно платили, например при отправке выдавалось 20 000 рублей командировочных. Семьи уезжавших в Чечню взамен своих мужей, отцов и детей получали неплохую по тем временам (начало 2000-х) денежную компенсацию "за нервы".
Ежемесячно кадровики нашего отряда ездили в Ханкалу заполнять журналы учета боевых действий, возвращаясь, рассказывали нам, сколько дней "закрыли" в этом месяце. На бумаге все выглядело красиво: за 3-месячную командировку боец ОМОНа сержантского состава должен был получить 30 000 – 40 000 рублей.
Еще в Чечне люди планировали, куда потратят деньги.
Но по возвращении вместо обещанной суммы людям выдавали по 5000–8000 рублей, туманно ссылаясь на то, что деньги "задерживаются". Где, кем и по какой причине, не объясняли.
К 2002 году "задерживалась" довольно большая сумма. Вот тут и стал классический вопрос, где деньги. Ответ на него руководство ни УВД, ни ОМОНа дать не могло. В начале — середине 2002 года наши бойцы одними из первых в стране осмелились обратиться к юристам. И тут же наткнулись на мощное противодействие со стороны руководства.
Когда в УВД узнали, что юрист помогает нам составлять коллективный иск в суд, начались очень неприятные движения. Вначале "пропали" все журналы учета боевых действий, на которые в своем иске хотел опереться адвокат. Пришедшим разбираться в отдел кадров сотрудник шепотом сказал: "Вы ко мне не приходили и ничего не спрашивали". Оказалось, что поступила команда записывать всех интересующихся журналами учета боевых действий и отправлять на ковер к командиру отряда, а оттуда — в УВД для дальнейших объяснений.
Журналы из отдела кадров были изъяты и ушли в недра командирских сейфов. С бойцами стали проводить профилактические беседы,
в результате чего немалая часть от подачи исков отказалась (на всякого можно было так или иначе надавить: должность, перспектива лишения звания и т. д.).
Однако иск мы все равно подали и, к своему удивлению, выиграли дело. Хотя в случае провала никто бы не удивился. Деньги нам присудили. Но оказалось, что решение суда у нас в стране не означает его исполнения.
Что было делать дальше, никто не знал. К 2002 году за исполнение решений отвечало Госказначейство, исполнительные листы отправлялись в службу судебных приставов по месту нахождения ответчика — в МВД на Житной улице в Москве.
Когда бойцы приехали к приставам, им показали огромную комнату, заваленную исполнительными листами, — к тому времени уже несколько подразделений в стране выигрывали суды по "боевым" за Чечню. Нам показали угол, в котором могли быть наши листы. Не всем посчастливилось найти свой. Те же, кто нашел, отправляли листы в Госказначейство, и вот тут начиналось самое интересное.
Боевой пинг-понг
В казначействе заявления с исполнительными листами просто пропадали. Правда, потом возвращались кому через 3, а кому через 18 месяцев. С просьбой устранить недочеты и переслать документы в подразделение ведомства — специальный отдел казначейства по Москве.
После чего начиналась неделовая переписка. Среди тех, кто и решился на суд с МВД, очень многие махнули рукой на все эти реверансы. Читать сухие ответы на письма было откровенно тяжело и малопонятно.
Деньги за свою первую командировку я получил через 3 года. Благодаря другу-юристу, с которым мы служили еще в ВДВ. Со вторым иском дело обстояло намного сложнее.
Недоплаты стали увеличиваться. Но выборочно. Офицерскому составу в штабе группировки в Ханкале денег никто не задерживал. Бывший начштаба одного отряда особого назначения, попавший в командировку в Ханкалу от МВД, рассказывал коллегам, что у них никаких проблем с "боевыми" не было: их своевременно выплачивали, офицерам выдавали премии в размере "боевых" и выписывали медали.
Получалось, что министерство деньги из бюджета все-таки получало. А "фильтроваться" они могли на нескольких этапах: непосредственно в МВД, в штабе группировки в Ханкале и уже на местах — по региональным УВД. При этом не исключено, что работали все "фильтры".
Механизм был такой. Прибывший для несения службы отряд обеспечивался командировочными из бюджета своего УВД (после поступлений из МВД). Далее ежемесячно кадровая служба подразделения подавала в штаб группировки в Ханкале журналы учета боевых действий, по которым каждому бойцу в зависимости от должности и звания начислялись "боевые".
Эти журналы подписывались в Ханкале, а оттуда в МВД поступали данные о суммах. Эти суммы распределялись по бюджетам региональных УВД.
По такой же вертикали после 2002 года — года массовых судебных исков от прошедших Чечню — спускалась и команда о блокировании всех попыток "выбивания" своих, часто уже отсуженных денег.
Прежде чем я расскажу, как у нас исполняются решения судов, отмечу, что еще в мае 2001 года было объявлено об отмене посуточных "боевых" в связи с окончанием боевых действий. Бойцам сказали, что "боевые" теперь будут начисляться не за каждый день, проведенный в Чечне, а только за участие в спецоперациях. Под спецоперациями понимали зачистки, засады, секреты, охрану важных персон и т. п. Примечательно, что именно этим подразделения занимались ежедневно.
Теперь, как и обещал, об игре "в пинг-понг" с казначейством.
22 декабря 2004 года я отправил пакет документов (исполнительный лист, решение суда, заявление) в Федеральное казначейство. Осенью 2005 года бумаги после почти годичного "плавания" вернулись. В письме сотрудники казначейства вежливо предлагали направить бумаги в другой отдел ведомства. Почему за год документы не могли просто передать, куда нужно, для меня осталось загадкой.
Я отослал все, как и просили, в специальный отдел 5 октября 2005 года. На штампе входящих этого ведомства была проставлена дата приема — 11 октября. К 23 февраля 2006 года из спецотдела мне прислали "подарок" ко Дню защитника Отечества: сообщение о том, что с момента решения суда прошло более трех лет, поэтому деньги мне никто не отдаст.
Узнав, что "возвращение исполнительного документа взыскателю не является препятствием для нового предъявления указанного документа", "исполнительный документ с приложением документов может быть повторно предъявлен для исполнения после устранения вышеуказанного недостатка", я отправился в суд. Который постановил, что "решение казначейства незаконно". Ведь документы пришли, согласно штампу ведомства, вовремя. Поэтому казначейство было обязано передать их по назначению.
В конце 2006 года я написал письмо Владимиру Путину, тогда занимавшему пост президента. В ответе, подписанном лично казначеем России, содержалась все та же просьба устранить недостатки. Отписка на трех гербовых листах…
Судебный "юмор"
Я подал в суд на восстановление сроков. Судья сразу поинтересовалась: "А вы знаете, что мы "боевые" больше не присуждаем?" Я ответил, что знаю и хочу получить то, что уже отсудил в 2002 году. После чего судья закрылась в своем кабинете с представителем ответчика из МВД. Когда молодой лейтенант из правового отдела МВД вышел в коридор, я поинтересовался:
— Тебе команду меня "валить" дали?
— Ну типа того.
— А поставь себя на мое место. Я те же погоны носил. И чужого не прошу.
— Да я понимаю, но мне же работать надо. Извини.
На "суде" судья обратилась к ответчику:
— Если я ему сроки восстановлю, вы на опротестование можете подать. Подадите?
— В смысле?
— Ну если я решение приму в его пользу (кивок в мою сторону), вы же можете опротестовать.
— Как?
— Елки-палки (зло вздыхает), я говорю, если я сейчас ему сроки восстановлю, вы возьмите и на опротестование моего решение подавайте!
— А! Ну да, ну да…
Все это время мы с адвокатом слушаем судью и милиционера, раскрыв рты. Но несмотря на всю комичность происходящего, сроки восстановили. На опротестование милицейский юрист не подал. Надеюсь, сознательно.
Я думал, что могу вздохнуть спокойно, но не тут-то было.
Телефонные переговоры с отделом казначейства результатов не приносили, однажды мне сказали:
— Вы успокойтесь, вам, наверное, кажется, что над вами издеваются...
— А разве нет?
— Ну у нас законодательство такое строгое...
— Это по законодательству вы "теряете" бумаги, а потом просите устранить недостатки?
— Такого не может быть!
Может или не может, но дело не двигалось. Я решил сам отвезти документы в спецотдел казначейства. Ко мне вышла женщина, которая должна была принять у меня документы. Несмотря на огромное количество кабинетов старого здания, бумаги мы с ней смотрели почему-то в предбаннике у выхода на улицу, то и дело уворачиваясь от постоянно открывающейся двери.
Сотрудница ведомства с интересом посмотрела на увесистую кипу моих бумаг, включая переписку с казначеем и приложенные сканы публикаций в СМИ. Отметила, что мой случай "нетипичный". Само собой, подумал я, многие потеряли надежду вернуть свои деньги после двух-трех "опрокидываний".
При этом женщина отобрала только "нужные бумаги". Банковскую бумагу с реквизитами счета она не взяла. Я еще раз переспросил: мол, вы уверены — "исчезновение" этой бумаги уже несколько раз было поводом для возврата целого пакета. Как я ни настаивал, сотрудница ведомства отказывалась взять реквизиты, ссылаясь на то, что в моем заявлении номер счета и реквизиты банка уже указаны.
Я потребовал расписку о приме документов — с печатью, перечнем бумаг и ее личной подписью с расшифровкой фамилии. С явным недовольством сотрудница ушла искать печать. Бумаги она приняла, заверив меня, что с ними "все в порядке", дала требуемую мной расписку с печатью.
Через некоторое время документы вернулись! С припиской: "Недостаточно указаны реквизиты счета"… Я вспомнил, что хорошо умею держать оружие в руках…
После очередного звонка в отдел казначейства, мало отличавшегося по содержанию от предыдущего, я снова поехал туда и сдал документы. Там мне сказали, что женщина, которая в прошлый раз брала у меня бумаги, больше не работает.
Деньги мне перечислили. Через 8 лет после поездки в Чечню и трех судебных заседаний.
Адвокат подсказал, что теперь надо подавать в суд на несвоевременное исполнение решения суда и индексацию выплат. Но у меня на это уже нет сил.
***
Думая обо всем этом, прихожу к выводу, что в стране был запущен механизм вывода денег из бюджета. Выделяемые суммы оседали по чиновничьим карманам, минуя воевавших солдат, которые месяцами не бывали дома и зачастую жили в скотских во всех смыслах условиях.
Аттракцион под названием "боевые" продолжает работать, а информсливы о якобы уголовных делах за расхищение денег — скорее не более чем очередная предвыборная "хваленка" действующего режима, запущенная с целью успокоить "погонников".
Я вспоминаю, что в Чечне у нас были бунты. Тогда ОМОН оказывался вне государства, и было трудно понять, кому он подчиняется. Так вот нашим генералам давно пора задуматься над тем, что подобные бунты случаются не только на войне, которой, по их мнению, вообще нет. Удар военным ботинком по особо плотным местам может быстро вернуть к реальности.
Вы можете оставить свои комментарии здесь
