Началось это где-то полвека назад. Разгромленные на голову российские антисталинисты (теперь сказали бы "либералы-западники") только искали себе новые идеологические ниши (вот-вот найдут - отъезжанский сионизм и "столыпинский" антикоммунизм).
И на идеологическую сцену властно вышла новая генерация – "деревенщики".
Сперва, и даже целое предшествующее десятилетие, оплотом и убежищем (в смысле комплиментарной критики) им был форпост либерализма - "Новый мир" Твардовского, про которого радикал-сталинисты из редколлегии "Октября" буквально визжали, что следующие – после подавления Праги – танки нужно ввести в редакцию "Нового мира".
Программа "деревенщиков" была довольно проста: оставить русскую деревню в покое, перестать насиловать крестьян нелепыми сельскохозяйственными указаниями, дать колхозникам-совхозникам создать нормальное полноценное подсобное хозяйство, перестать рассматривать русскую деревню как резервуар почти бесплатного труда и ресурс полурабской рабочей силы. К этому прилагалось немного ксенофобии и много антиурбанизма и антииндустриализма.
Впрочем, последние моменты очень хорошо срезонировали с первым докладом "Римского клуба" ("Нулевой рост", 1971 года) и поднятой им экологической панике, а также с движение в защиту Байкала, судьба которого, кстати, была решена просто – было решено убедительно показать, что не могут "писатели победить ЦК КПСС".
Дело в том, что если посмотреть в исторической перспективе, то главное дело жизни Сталина было уничтожить традиционную русскую деревню.
И оно было выполнено, хотя ее агония продолжалась и четверть века спустя после того, как "Гуталин сыграл в мавзолей". Эвтаназионными мероприятиями стали решения о "неперспективных деревнях" и оргнаборы дембелей из сокращающейся армии.
Справкой же из прозекторской стал брежневский "эдикт Каракаллы" - выдача колхозникам паспортов в 1976 году, по сути, констатировавшая превращение крестьян в любимый коммунистами пролетариат.
Разумеется, сталинская антикрестьянская политика необычайно страшно ударила двумя своими голодоморами (1933 и 1947 годов) и поголовными мобилизациями и по Украине, Казахстану, Молдове, Кубани, Беларуси. Но везде, кроме России (издевательски названной Нечерноземьем) и Сибири, деревня потом поднялась – лучше климат и куда более щадящая политика на селе.
Поэтому "деревенщики" со своей болью за уничтоженную русскую деревню оказались стихийными антисталинистами. Их очень хорошо приняла как раз либеральная читательская среда и особенно восторженно – либеральная критика. К ним – в главном – примыкал и Солженицын. Как в "Письме вождям Советского Союза" (1974): отдать коммунизм Китаю [а геополитику - США] и прекратить гонку вооружений; остановить колонизацию азиатских частей СССР, повернуться на исконный северо-восток и развивать <уже почти загубленное> русское село; превратить колхозы в настоящие кооперативы, разрешить мелкорыночные процессы; деидеологизированную госполитику – ЦК, но местное самоуправление – народу. Неоземство…
Конечно, учитывая всю политическую нюансировку и обращение к своей, во многом сталинско-ностальгической аудитории, "деревенщики" ответственность за уничтожение русской деревни возлагали на: а) "троцкистов" (Ленина и Сталина критиковать было нельзя, а Бухарин был за НЭП); б) выходцев из деревни, сделавших городскую мелко-административную карьеру и вернувшихся в село совершенно равнодушными к людскому горю и беспощадными начальничками.
С приходом Горбачева, казалось, идеал "деревенщиков" стал исполняться. "Апрельский пленум" 1985 года; реализация Горбачевым составленной (и под нее сделанного генсеком) "Продовольственной программы" (май 1982), кстати, по основным показателям блестяще выполненной к 1990 году [огромный урожай почти погиб из-за развала системы партийного административно-политического надзора].
А дальше – расширить приусадебные участки, платить нормальную цену за сданный урожай [35 лет назад Г.С.Померанц отмечал, что закупочные цены на абхазские мандарины и тамбовскую картошку отличаются в несколько раз при одинаковых трудозатратах на выращивание {впрочем, здесь Тамбову повезло, за его картошку так не воевали, как за сверхприбыли Черноморского побережья}], и поставить "добрых" (вменяемых) председателей.
Однако развитие горбачевских реформ и затем реформы гайдаровские до такой степени разрушили патриархальные устои, до такой степени включили "дикий рынок", что село реально стало обрушиваться. Кандидатов в фермеры, выдержавших колоссальный рост цен на мазутЫ и электроэнергию, коррупцию и конкуренцию с импортом, оказалось совсем немного.
Возник мафиозный и предельный монополизированный агробизнес. Когда Ельцин и Черномырдин с 1994 года договаривались с Аграрной партией, а потом и с КПРФ, ставших оплотом агробизнеса и агробанков, это было сделано за счет фермеров и бывших колхозников.
Все идеи Бурбулиса и Гайдара 1992 года о принципиальной поддержке именно фермеров (включая дотацию электричества) были забыты. Окончательная ставка была сделана на латифундистов. Последний подарок им был сделан в виде "контрсанкций", вынудивших горожан еще раз просубсидировать агромонополистов, в т.ч. скомпенсировав им потери от роста цен на бензин и газ.
Это длинное отступление от темы понадобилось мне, чтобы показать почему к 1988 году (к "Письму Нины Андреевой") и постепенному превращению десталинизации в новую госидеологию, разъяренные окончательным распадом "советской патриархальности" ("лада") "деревенщики" оказались в одном стане со сталинистами, обвиняющими "демократов" (так теперь стали называть сторонников буржуазных реформ) в стремлении к уничтожению "духовности" (эвфемизм традиционализма и традиционной формы русской патерналистской государственности).
Перед лицом общего врага "ладу" (по-научному – "синкрезису" Русской цивилизации) "деревенщики" не просто оказались в одном стане со "сталинистами-оборонщиками" (условный Личутин капитулировал перед условным Прохановым – это в сопоставимых масштабах как если бы Абу-Мазен вступил в "Кахоль-лаван" - впрочем, с точки зрения электората Либермана так и есть), приверженными концепции именно необходимости и оправданности коллективизации, включая голодомор [пишу так – как родовое понятие: Голодомор – геноцид украинцев; голодомор – искусственный голод в разных частях СССР, для сравнения: Холокост – уничтожение евреев, а холокост - политика уничтожения нацистами евреев, кочевых цыган, геев, наследственно или неизлечимо больных] для создания необходимой военной мощи, но и полностью отказались от своей ранней антиимперской и антиимпериалистической позиции.
И это и есть вторая победа Сталина, заставившего служить своему делу не просто потомков своих жертв, но и тех, кто реально знал и понимал, что целью сталинской политики было именно уничтожение русской деревни и традиционного русского национального уклада.
Впрочем, в позициях "деревенщиков" (точнее, продолжающих их идейную традицию) есть своя логика. Как и сталинисты, они понимают, что открытость миру и плюрализм в общественной жизни уничтожают русскую субэкумену в ее сложившемся за века виде.
Это как Достоевский писал, что религиозная свобода приведет в России к тому, что образованное общество уйдет в католичество, а простой народ – совсем вернется в язычество.
По сравнению с Западом, жизнь в России еще очень долго будет довольно убогой, и того спурта, который испытали заатлантические англосаксы, России испытать вряд ли удастся - как не мечтали о нем авторы "альтернативной истории 20 века" (в т.ч. потому что оные авторы по мере сил старались сохранить Романовых у власти).
Поэтому единственный способ сохранить цивилизационную эксклюзивность и при этом – сохранить самоуважение, быть "всегда готовым" к аскетическому и "беззаветному" служению Святому Государству, это – именно стремиться к Русскому аналогу революции Хомейни, в возвращению к мировосприятию Московской Руси, постоянно ждущей Конца Света и больше всего опасающейся заграничной "прелести".
Однако создать такую модель можно, только обращаясь к сталинскому наследию, только соединенному с погромно-изуверскими формами православия и такой пародией на самодержавие, которое устроит некую хунту "патриотических генералов".
Это я к тому, что сегодня в России вне обращения к сталинизму невозможны никакие устойчивые "охранительно-почвеннические" социально-политические модели.
В чем и убедились мистические монархисты Гиркин и отец Чаплин, вынужденные примкнуть к неосталинистам.
Точно также, как 27 лет назад демократические (антикоммунистические) сторонники сохранения/восстановления СССР (как Великой России) очень быстро убедились, что массовую поддержку эта идея находит только у сталинистов (советских фундаменталистов) и различных вариаций русского нацизма в стиле Баркашова.
! Орфография и стилистика автора сохранены
